— Зачем ты это сделал?
— Вы значите для босса больше, чем я, — загадочно ответил он.
Я молча разрезал туловище куклы. Как я и думал, внутри была проволочная рамка. Она была сделана из одного куска проволоки и так же хитро, как и тело куклы, причем удивительно ловко имитировала человеческий скелет. Не абсолютно точно, но удивительно аккуратно, не было никаких сочленений. Вещество, из которого была сделана кукла, было удивительно эластичным. Казалось, я режу что-то живое. И было… страшно.
Я взглянул на голову. Мак-Кенн наклонился над ней и пристально смотрел ей в глаза. Руки его сжимали край стола и были напряжены, как будто он делал страшное усилие, чтобы оттолкнуться. Когда он бросил голову на стол, она подкатилась к веревочке с узелками, а теперь эта веревочка почему-то обвилась вокруг ее шеи и свешивалась со лба, как маленькая змейка.
Я ясно видел, как лицо Мак-Кенна все ближе… ближе… придвигалось к крошечному личику на столе, в котором, казалось, сконцентрировалась вся злоба ада. А лицо Мак-Кенна было как маска ужаса.
— Мак-Кенн, — крикнул я и ударил его в подбородок, заставив откинуть голову. И я мог поклясться, что глаза куклы повернулись ко мне, и губы ее исказились.
Мак-Кенн опомнился. Минуту он тупо смотрел на меня, потом бросился к столу, швырнул голову на пол и стал топтать, как топчут ядовитого паука. Голова превратилась в бесформенную лепешку, все человеческое исчезло, и только два голубых кристалла глаз все еще мерцали и веревочка обвивалась вокруг них.
— Господи, она… тянула меня к себе. — Мак-Кенн зажег сигарету дрожащими руками и отбросил в сторону спичку. Спичка упала на то, что было кукольной головой. Затем последовала яркая вспышка, раздался странный стонущий звук. Через нас прошла волна интенсивного тока.
Там, где находилась голова куклы, осталось неправильное пятно сгоревшего паркета. Внутри лежали кристаллы глаз, лишенные блеска и почерневшие. Веревочка исчезла. На столе стояла пахучая лужица черной воскоподобной жидкости, из которой поднимались ребра проволочного скелета.
Зазвонил телефон. Я машинально снял трубку и сказал — «Да».
— Мистер Рикори пришел в сознание, сэр.
Я повернулся к Мак-Кенну.
— Рикори пришел в себя.
Он схватил меня за плечи, затем отступил назад. На лице его был страх.
— Да, прошептал он. — Да, он пришел в себя, когда сгорела ведьмина лестница. Это освободило его. Теперь мы с вами должны беречься.
Я взял с собой Мак-Кенна, когда пошел к Рикори. Очная ставка с начальником была лучшей проверкой его искренности. Мне казалось, что все эти странные явления, о которых я рассказал, могли быть частью хитро задуманного плана, в котором мог быть замешан и Мак-Кенн. Отсечение головы у куклы могло быть драматическим жестом, предназначенным для того, чтобы воздействовать на мое воображение. Именно Мак-Кенн всеми своими действиями привлек мое внимание к страшному значению этой веревочки с узлами.
Он нашел иглу. Его очарованность отрезанной головой могла быть наигранной. И то, что он бросил непотухшую спичку, могло быть действием, рассчитанным на уничтожение улики. Но в то же время я ощущал бессилие и неспособность разобраться в собственных ощущениях.
Все-таки трудно было представить себе, что Мак-Кенн мог быть таким актером. Он мог выполнять инструкции другого человека, который был способен на эти вещи. Мне хотелось верить Мак-Кенну, и я надеялся, что он с честью выдержит очную ставку, От всей души я хотел этого.
Но ничего не вышло. Рикори был в полном сознании, он не спал. Мозг его был живым и здоровым, как всегда. Но тело его не было свободным. Паралич сковал его мускулы. Он не мог говорить. Глаза смотрели на меня — блестящие и умные, но лицо было неподвижно. Таким же не изменившимся взглядом смотрел он на Мак-Кенна.
Мак-Кенн прошептал:
— Может ли он слышать?
— Думаю, что да, но он не может сообщить нам об этом, — ответил я.
Мак-Кенн опустился около кровати на колени, взял руки больного в свои и сказал четко:
— Все в порядке, босс. Мы все работаем.
Это не было похоже на поведение виноватого человека, но все же Рикори ведь не мог говорить.
Я сказал Рикори:
— Вы прекрасно поправляетесь. У вас был тяжелый шок, и я знаю причину. Я думаю, что через день-два вы сможете двигаться. Не расстраивайтесь, не волнуйтесь, старайтесь не думать ни о чем неприятном. Я дам вам успокоительного, и вы не старайтесь бороться с его действием. Засните.
Я дал ему снотворное и с удовольствием отметил его быстрое действие. Это убедило меня в том, что больной меня слышал.
Я вернулся в кабинет вместе с Мак-Кенном, сел и задумался. Никто не знал, сколько времени Рикори будет парализован. Он мог пролежать в таком состоянии от часа до нескольких месяцев.
За это время мне нужно было добиться нескольких вещей. Во-первых, установить внимательное наблюдение за местом, где Рикори достал куклу; во-вторых, узнать все возможное про женщин, о которых рассказывал Мак-Кенн; и в-третьих, — что заставило Рикори отправиться в это место. Я решил, что Мак-Кенн не лжет, но в то же время не хотел этого показывать.
— Мак-Кенн, — обратился я к нему, — ты установил слежку за лавкой?
— А как же, муха не вылетит незамеченной.
— Что-нибудь интересное было?
— Ребята окружили весь квартал около, полуночи. Окно было темное. Позади лавки есть помещение. Там тоже окно с тяжелыми ставнями, но из-под них видна полоска света. Около двух часов ночи явилась бледная девица и ее впустили, затем свет потух. Утром девица открыла лавку. Через некоторое время в лавке появилась и баба-яга. Наблюдение продолжается.