Брейл внимательно следил за мной. Я встретил его вопросительный взгляд и постарался скрыть чувство паники, охватившее меня.
— Никогда не предполагал такого богатого воображения у Уолтерс, — сказал я.
Он вспыхнул, спросил сердито:
— Вы думаете, она сочинила?
— Не совсем. Наблюдая ряд обычных явлений сквозь дымку живого и богатого воображения, она изобразила все иначе, чем было на самом деле.
Он сказал недоверчиво:
— А вы не думаете, что все то, что она описала, является субъективным описанием гипноза, акта гипноза?
— Я не думал о такой возможности, — ответил я сердито, — но я не вижу признаков, подтверждающих это мнение. Я вижу только, что Уолтерс была далеко не такой уравновешенной особой, как я считал. Видимо, в один из визитов к мадам Менделип она была утомлена и находилась в состоянии чрезвычайно нервной неуравновешенности, особенно после случая с Питерсом.
Рассмотрим все логически, Брейл. Нервы Уолтерс уже были напряжены из-за странного поведения и намеков бледной девушки. Затем Уолтерс привлекают куклы, она заходит прицениться — любой поступит так же. Она встречает женщину, физические качества которой возбуждают ее воображение. Она откровенничает с ней. Эта женщина явно тоже эмоционального типа, как и она. Она дарит ей куклу. Женщина-артистка, она видит в Уолтерс чудесную натурщицу. Она просит ее позировать, без всякого принуждения, естественная просьба, — и Уолтерс позирует ей. Женщина разработала свою технику работы, как и все артисты, часть этой техники проволочные скелеты для кукол. Естественная и умная процедура. Вид скелета напоминает Уолтерс о смерти, смерти Томаса Питерса. Она представляет себе его лицо, произведшее на нее сильное впечатление, и с ней начинается истерика.
Она пьет чай с мастерицей, и та нечаянно обваривает ее. Естественно, хозяйка хлопочет, завязывает обожженное место, смазывает его какой-то мазью, в которую верит. И это все. Где же здесь гипноз? А если гипноз, то зачем он был нужен старухе?
— Она сама сказала зачем. «Я сделаю из вас куклу, моя дорогая!» — ответил Брейл.
Я уже почти убедил себя своими аргументами и, услышав его замечание, вздрогнул.
— Вы хотите меня убедить в том, что Уолтерс возвращалась в лавку помимо своей воли для каких-то дьявольских целей мадам Менделип? Что жалостливая продавщица старалась спасти ее от того, что в старых мелодрамах называется «судьбой» или хуже — «приманкой на крючке колдуньи»? И для применения мази необходимо было ее ранить?
Первая попытка ранить проволокой не удалась и был приведен в исполнение инцидент с чайником. А теперь душа Уолтерс бьется в зеркале колдуньи, как ей приснилось. Так, что ли? И все это самое неистовое суеверие, мой дорогой Брейл!
— Вот оно что, — сказал он уклончиво, — значит, все это приходило и в вашу голову? Значит ваш мозг не настолько еще окаменел…
Я почувствовал отчаяние.
— Значит, ваша теория заключается в том, что с момента, как Уолтерс вошла в лавку, каждое рассказанное ею событие вело к тому, чтобы мадам Менделип овладела ее душой, что и случилось в момент смерти?
— В общем, да, — немного подумав, сказал он.
— Душа, — сказал я иронически. — Но я никогда не видел ее. Что такое душа, если она существует? Ведь никто не может овладеть тем, что не существует материально. И как можно ее принуждать, направлять, ограничивать, если она не вещественна? Вы ведь считаете, что именно так поступила мастерица с Харриет? Где же помещается душа? В мозгу? Но я сотни раз оперировал мозг и никогда не видел в нем секретной камеры с таинственным жильцом. Вот маленькие клетки, много более сложные в своей деятельности, Брейл, чем любая машина, это я видел, Брейл, но души не видел. Хирурги полностью исследовали тело человека, но тоже ничего не нашли. Покажите мне душу, Брейл, и я поверю мадам Менделип.
Он несколько минут изучал мое лицо, потом кивнул.
— Теперь я понимаю. Все это поразило вас тоже, не правда ли? Вы тоже бьетесь о ваше собственное зеркало, не так ли? Что ж, я тоже претерпел огромную борьбу, чтобы отбросить в сторону все, чему меня учили, и принять, что в мире есть что-то ненормальное; это дело, Лоуэл, вне медицины, вне науки. И не признав этого, мы ничего не поймем. Мне хочется напомнить вам о двух вещах. Питерс и Дарили умерли одинаковой смертью. Рикори выяснил, что оба они имели дело с мадам Менделип. Он сам посетил ее и едва не погиб. Харриет зашла к ней — и умерла, как и те. Разве это не говорит о том, что мадам Менделип источник зла?
— Конечно, — ответил я.
— Значит, мы должны сделать вывод, что существовала реальная причина для страха Харриет, другая, нежели ее эмоциональность и слишком развитое воображение — даже, если Харриет и не знала об этих обстоятельствах.
Я снова был вынужден согласиться с ним.
— Второе, это исчезновение всякого желания вернуться в лавку после Инцидента с чайником. Это не удивило вас?
— Нет. Если она была эмоционально неустойчива, испытанный ею шок мог привести к обратным настроениям, создать бессознательный барьер. Обычно такие люди не любят возвращаться туда, где они испытали что-то непристойное.
— А заметили ли вы, что после ожога хозяйка не проводила ее до дверей? И что это было в первый раз после их знакомства?
— Я не обратил на это внимания. А что?
— Так. Если применение мази было последним действием, и смерть стала неизбежной, для мадам Менделип становилось неудобным, если жертвы будут ходить часто в лавку, пока их не убьет яд. Приступ может даже начаться в лавке и привести к опасным расследованиям. Поэтому было умным сделать так, чтобы жертвы потеряли все кий интерес к ней, даже чувствовали неприязнь к ней, или забывали ее. Это можно легко сделать под гипнотическим вкушением. А мадам Менделип имела для этого все возможности. Разве это не объясняет поведения Харриет?