Корабль Иштар - Страница 22

Голос Джиджи стал забавно меланхоличным; Кентон рассмеялся.

— Ты смеешься, Волк, — заметил барабанщик. — Что ж — мы теперь лучше понимаем друг друга.

И его глаза озорно блеснули.

— Да, — сказал он. — «Поцелуй меня!» — восклицали они. И я целовал их, потому что считал такими же привлекательными, каким они считали меня. И по мере того как я рос, эта взаимная симпатия возрастала. Ты, несомненно, заметил, — самодовольно сказал Джиджи, — что я человек необычный, но когда я перешел от отрочества к зрелости, самой большой моей красотой стали волосы. Длинные, черные, завитые в кольца, они падали мне на плечи. Я заботился о них, смачивал благовониями, и нежные маленькие сосуды радости, которые любили меня, переплетали ими свои пальцы, когда моя голова лежала у них на коленях. Они наслаждались ими, как и я.

А потом я заболел. И когда оправился, мои прекрасные волосы исчезли.

Он замолчал и снова вдохнул.

— В Ниневии была женщина, которая пожалела меня. Именно она смазала мне голову мазью из чилкора, рассказала, как готовить эту мазь, показала растущие кусты. После многих лет… ммм… взаимного влечения… я снова заболел. И снова потерял волосы. Я тогда был в Тире, Волк, и, как мог, быстрее вернулся в Ниневию. Но когда я вернулся, добрая женщина уже умерла, а буря покрыла песком то место, где росли кусты чилкора, которые она мне показывала.

Он испустил чудовищный вздох. Кентон, очарованный, в тайне забавляющийся рассказом, не мог предвидеть подозрительного взгляда после этого меланхоличного излияния. Это уже казалось перебором.

— И тут, прежде чем я смог продолжить поиски, — торопливо продолжал Джиджи, — пришло известие, что женщина, которая любила меня, принцесса, — находится на пути в Ниневию, чтобы повидаться со мной. Какой стыд я испытал и какую боль из-за своей лысины! Никто не любит лысого мужчину.

— Никто не любит толстяков, — улыбнулся Кентон. Говорил он, как ему показалось, на своем языке; во всяком случае барабанщик не понял.

— Что Ты сказал? — спросил он.

— Я сказал, — серьезно ответил Кентон, — что для человека с такими превосходными качествами, как ты, утрата волос должна иметь не больше последствий, чем потеря одного пера из хвоста любимой птицы.

— Забавный у тебя язык, — флегматично заметил Джиджи. — Так много можно сказать в нескольких словах.

— Ну что ж, — продолжал он. — Я действительно расстроился. Я мог бы спрятаться, но боялся, что воля моя окажется недостаточно сильной, чтобы укрываться долго. Она была очень красива, эта принцесса, Волк. К тому же я знал, что если она узнает, что я в Ниневии, то найдет меня обязательно. У нее были светлые волосы. А между блондинками и брюнетками есть разница — брюнетки ждут, когда к ним придут, а блондинки сами ищут встречи. А в другой город отправиться я не мог — в каждом городе были женщины, восхищавшиеся мной. Что мне оставалось делать?

— Почему ты не надел парик? — спросил Кентон, настолько заинтересованный теперь рассказом Джиджи, что даже забыл о цепях.

— Я говорил тебе, Волк, что они любили играть моими волосами, продевать пальцы в мои локоны, — свирепо ответил Джиджи. — Может ли парик остаться на месте после такого обращения? Нет, если женщины так любят, как любили меня… Нет! Нет! Я расскажу тебе, что я сделал. И тут ты увидишь, как связаны мои утраченные волосы с тобой. Верховный жрец Нергала в Ниневии был моим другом. Я пошел к нему и попросил с помощью волшебства вырастить мне снова волосы. Он возмутился, сказал, что его искусство не для таких пустяков.

Именно тогда, Волк, я начал сомневаться в истинных возможностях этих жрецов. Я видел, как этот жрец совершал магические обряды. Он создавал привидения, от которых поднимались мои волосы — когда они у меня еще были. Насколько легче для него снова отрастить мои волосы, не тревожа привидения. Я ему так и сказал. Он еще более возмутился, сказал, что имеет дело с богами, а не с цирюльниками.

Но я уже понял. Он просто не мог этого сделать! Тем не менее я решил его использовать и попросил спрятать меня, чтобы принцесса меня не нашла, и что я, слабовольный, сам не мог пойти ей навстречу. Он улыбнулся и сказал, что знает такое место. Он посвятил меня в последователи Нергала и дал опознавательный знак, по которому, как он сказал, меня узнает и хорошо примет некто Кланет, и взял с меня клятвы, которые нельзя нарушить. Я охотно дал их, считая их временными. Его друга Кланета я счел жрецом какого-нибудь отдаленного храма. В эту ночь я спокойно уснул, а проснулся, Волк, — здесь!

— Это была дурная шутка, — гневно прошептал Джиджи. — И как бы пожалел о ней тот жрец из Ниневии, если бы я мог найти к нему дорогу!

— И вот с тех пор я тут, — резко, добавил он. — Моя клятва Нергалу не дает мне пересечь барьер и перейти на ту палубу, где есть маленький сосуд радости по имени Саталу, который я с восторгом взял бы в руки. И я не могу покинуть корабль, когда он пристает к берегу в поисках пищи и воды — ведь я искал убежища, из которого не смог бы уйти к своей принцессе.

— Клянусь Тиамат из пропасти — я нашел такое убежище! — печально воскликнул он. — И клянусь Белом, покорившим Тиамат, я устал от этого корабля не меньше Зубрана!

— Но если бы я не был здесь, — добавил он как бы вдогонку, — кто бы снял с тебя цепи? Куст, потеря волос, любящая принцесса и мое тщеславие — все это привело меня на корабль, чтобы я смог освободить тебя. Из таких нитей ткут боги наши судьбы.

Он наклонился вперед, вся злость исчезла из мигающих глаз, в выражении лягушачьего рта появилась нежность.