Медленно он снова опустил рычаг, снова смотрел, как в сплошном камне появляется отверстие, увидел головы. Свободная рука его прижималась к стене рядом с диском; теперь он просунул ее прямо в диск. И коснулся холодного камня. То, что глазу казалось отверстием, оставалось на ощупь гладким камнем.
Он понял: это какое-то изображение колдунов, жрецов. Приспособление, позволяющее им подсматривать, подслушивать, стоя в келье. Какие-то знания особенностей света, еще неизвестные науке мира Кентона, какие-то вибрации, делающие камень прозрачным изнутри, но не снаружи. Камень пропускал не только свет, но и звук.
Держа руку на рычаге, Кентон смотрел на людей, стоявших рядом и не подозревавших о его присутствии.
Туман поднялся. Грозовые тучи прижимались к вершине Храма Семи Зон. Перед Кентоном был обширный двор храма, вымощенный большими восьмиугольными плитами белого и черного мрамора. Двор окружали широким полукругом стройные колонны, похожие на волшебный лес. Их стволы блестели красным и черным, заостренные вершины были увенчаны резными остроконечными драгоценными камнями. На черных и алых стволах виднелись мистические символы, выложенные золотом, лазуритом, изумрудом и серебром. Ряды этих колонн тянулись вверх к мрачному угрожающему небу.
В ста футах от него находился золотой алтарь, охраняемый керубами — выкованными из темного металла изображениями львов с человеческими лицами и орлиными крыльями. Керубы стояли по углам алтаря, их детские бородатые лица напряжены, как живые. На алтаре находится треножник, с него поднимался неподвижный заостренный язык пламени.
Обширным полумесяцем в десяти ярдах от колонн стоял двойной ряд лучников и копьеносцев. Они сдерживали толпу: мужчины, женщины, дети толпились меж колонн, роились за строем солдат, как листья, прижатые ветром к стене. Десятки и сотни людей, вырванных из своего времени и помещенных в этот безвременной мир.
— Говорят, эта новая жрица очень красива, — заговорил один из мужчин перед Кентоном. У него было худое бледное лицо, фригийская шапка на гладких волосах. Женщина дерзкой цветущей миловидности, черноволосая, черноглазая. Мужчина справа от нее — ассириец, бородатый, с волчьим профилем.
— Она была принцессой, я слышала, — сказала женщина. — Принцессой в Вавилоне.
— Принцесса в Вавилоне! — повторил ассириец, его волчье лицо смягчилось, в голосе прозвучала тоска: — О, вернуться в Вавилон!
— Жрец Бела любит ее — так говорят, — нарушила молчание женщина.
— Жрицу? — прошептал фригиец. — Но это запрещено, — прошептал он. — Это — смерть! — Женщина рассмеялась.
— Тише! — предупредил осторожный ассириец.
— А Нарада, танцовщица бога, любит жреца Бела! — продолжала, не обращая на его слова внимания, женщина. — И, как всегда, добычу получит Нергал!
— Тише! — снова прошептал ассириец.
Послышался барабанный бой, сладкая музыка флейт.
Кентон поискал источник этих звуков. И увидел с десяток храмовых девушек. Пять сидели с маленькими барабанами, положив на них розовые пальцы; две держали у губ флейты; три склонились к арфам. В их круге лежало что-то напоминавшее груду серебряной паутины, перевитой черными нитями, среди которых запутались золотые бабочки. Груда зашевелилась, поднялась.
Появилась женщина в черных шелках, такая привлекательная, что на мгновение Кентон забыл Шарейн. Она была смуглой, с бархатной чернотой полуночи. Глаза ее — бассейны полуночной тьмы, в которых не светили звезды, волосы — порывы урагана, пойманные в золотые сети. Золото мрачное, угрюмое, и что-то угрожающее было в этой сладкой красоте.
— Вот это женщина! — обратилась смелая красавица к ассирийцу. — Она получит все, что хочет, клянусь своей постелью!
Кто-то рядом произнес, задумчиво, сонно, преклоняясь:
— Да! Но новая жрица — вот это женщина! Она Иштар!
Кентон вытянул шею, рассматривая говорившего. Он увидел юношу, едва ли старше девятнадцати лет, стройного, одетого в шафран. Глаза и лицо у него были, как у мечтающего ребенка.
— Он безумец, — прошептала женщина ассирийцу. — С того момента, как появилась новая жрица, он отсюда не уходит.
— Приближается буря. Небо, как медная чаша, — прошептал фригиец. — Воздух пугает.
Ассириец ответил:
— Говорят, Бел приходит в свой дом во время бури. Может быть, жрица не будет сегодня одна.
Женщина лукаво рассмеялась. Кентон почувствовал желание сжать ее горло руками. Послышался гром.
— Может, это он приближается, — мечтательно сказала женщина.
Послышались звуки арфы, барабанный бой. Одна из девушек запела:
«Рождена была Нала для наслаждения,
Никогда не танцевали такие белые ноги;
Сердца, на которые она наступала,
Умирая, считали ее богиней;
Днем и ночью был распущен ее пояс —
Рождена была Нала для наслаждения».
Гневно сверкнули глаза Нарады.
— Замолчи! — услышал Кентон ее шепот.
Девушки рассмеялись; две с флейтами негромко заиграли; так же негромко забили барабаны. Но девушка, которая пела, молча сидела у своей арфы с опущенными глазами.
Фригиец спросил:
— Эта жрица действительно так прекрасна?
Ассириец ответил:
— Не знаю. Ни один человек не видел ее без вуали.
Юноша прошептал:
— Я дрожу, когда она идет. Я дрожу, как маленькое озеро, когда на него наступает ветер. Только глаза мои живут, и что-то перехватывает мне горло.
— Тише! — заговорила женщина с карими глазами, добрым лицом и с ребенком на руках. — Не так громко, лучники могут выстрелить.