— Первая часть плана хороша, Волк, — спокойно прервал перс. — Но не последняя. Нет, кто-то один должен остаться здесь, пока остальные не покинут благополучно храм. Иначе, как только они войдут сюда, черный жрец поймет, что произошло. И вокруг храма будет кольцо, через которое не прорвется и целый отряд. Нет, кто-то должен остаться, сдерживать их, на время.
— Я останусь! — сказал Кентон.
— Любимый! — прошептала Шарейн. — Ты уходишь со мной, или я не ухожу.
— Шарейн, — начал Кентон.
— Мой дорогой повелитель, — невозмутимо сказала она. — неужели ты думаешь, что я позволю снова разлучить нас? Никогда! В жизни и в смерти — никогда!
— Нет, Волк, я останусь, — сказал перс. — Шарейн не пойдет без тебя. Это исключает тебя, потому что она должна уйти. Джиджи не может остаться, так как не может и добраться сюда в одиночку. С этим ты согласен? Хорошо! Сигурд должен идти, чтобы показывать дорогу назад. Никто, кроме него, не знает. Кто остается? Зубран! Боги сказали! Их доводы неоспоримы.
— Но как ты уйдешь? Как найдешь нас? — простонал Кентон. — Как без помощи Джиджи сможешь выбраться из окна?
— Не смогу, — ответил Зубран. — Но я смогу сделать веревку из постельных покрывал и занавесей. И по ней спущусь к тем ступеням внизу. Один сможет ускользнуть там, где не смогут пятеро. Я помню дорогу через город до рощи. Подождите меня в зарослях.
— Они близко, Кентон! — негромко позвала Шарейн.
Кентон подбежал к двери. В десяти шагах внизу ползли солдаты, два десятка их неслышно парами поднимались по лестнице держа наготове щиты, с мечами в руках; за ними небольшая группа жрецов в желтых и черных одеждах, и среди них — Кланет.
Справа от Шарейн к стене прижимался Сигурд, невидимый, но готовый защищать Шарейн. Перс встал слева от Кентона и тоже прижался к стене, чтобы снизу его не было видно.
— Прикрой жаровню, — сказал Кентон. — Лучше совсем погаси ее. Чтобы за нами не было света.
Перс потянулся к жаровне, но не набросил на нее покров, который погасил бы огонь. Напротив, он потряс ее, прикрыл пламя углями и поставил в угол, где угли были едва видны.
Ноги передних солдат были уже почти на верхней ступеньке, руки их протянулись, чтобы отдернуть занавес.
— Пора! — выдохнул Кентон.
— Он сорвал занавес с двери. Они стояли, она в белой одежде жрицы, он в золотых доспехах бога, напротив солдат. И те, ошеломленные неожиданным появлением, смотрели на двоих.
Прежде чем они смогли прийти в себя, сверкнуло лезвие Шарейн, меч Кентона ударил с быстротой молнии. Вниз полетели двое передних. Прежде чем солдат упал, Кентон выхватил у него из рук щит, протянул его Шарейн, ударил по солдатам, стоявшим сзади.
— За Иштар! — услышал он крик Шарейн, увидел, как глубоко вонзился ее клинок.
— Женщина! Жрец! Взять их! — послышался рев Кланета.
Кентон наклонился, поднял упавшего солдата и швырнул его в остальных. Тело ударило их, размахивая руками, как живое. И они с проклятиями покатились вниз; летели вниз по лестнице солдаты и жрецы. Некоторые ударялись о непрочное заграждение, прорывали его, падали камнем сквозь туман, чтобы разбиться на полу дома Бела далеко внизу.
Кентон отпрыгнул, схватил Шарейн, передал ее Сигурду.
— К окну, — приказал он. — Передавай ее Джиджи.
Сам он бросился вперед, открыл окно. Гроза ушла, где-то далеко сверкали молнии; тьма сменилась сумерками, но дождь продолжал идти, подгоняемый ветром. В полутьме он увидел протянутые из-за угла руки Джиджи. Отступил. Его место, держа Шарейн, занял викинг. На мгновение она повисла в воздухе, затем Джиджи поймал ее; она исчезла из виду.
Снизу послышались крики; солдаты пришли в себя, устремились вверх. Кентон видел, как Сигурд и перс подняли тяжелую кровать, сорвали с нее покрывала, наклонили, подтащили к двери, просунули наружу и пустили по лестнице. Послышались вопли, крики боли, стоны. Кровать ударила по солдатам, пролетела меньший пролет, уперлась в веревочное ограждение, образовав баррикаду.
— Иди Сигурд! — крикнул Кентон. — Я остаюсь с Зубраном. Ждите нас в лесу.
Перс взглянул на него, во взгляде его была любовь, смягчившая холодные агатовые глаза. Потом он кивнул Сигурду. Как будто они условились об этом заранее, руки викинга обвились вокруг Кентона. И хотя Кентон стал очень силен, он не мог разорвать эти руки. А Зубран снял с его головы золотой шлем Бела и надел его на себя; сорвал золотой щит, сбросил свой плащ с кольчуги и на его место надел мантию бога, потом окутал ею лицо, совсем скрыв бороду.
И Кентона, как бьющегося ребенка, отнесли к окну и просунули наружу. Джиджи поймал его и поставил рядом с плачущей Шарейн.
Викинг повернулся и обнял перса.
— Некогда, северянин! Не до чувств! — выпалил Зубран, вырываясь. — Ты знаешь, Сигурд, для меня спасения нет! Веревка? Слова, чтобы успокоить Волка. Я люблю его. Веревка? Они спустятся вслед за мной, как змеи. А я не дрожащий заяц, чтобы вести свору к добыче. Не я! Иди, Сигурд, и когда выйдете из города, расскажи им. И как можно быстрее идите на корабль.
Викинг сказал торжественно:
— Девушки со щитами близко! Один принимает героя, откуда бы он ни был родом. Скоро ты будешь пировать с Всеобщим Отцом Одином, перс!
— Пусть приготовит блюда, которые я еще не пробовал! — пошутил перс. — В окно, северянин!
Зубран держал его за ноги, а Сигурд высунулся и был пойман Джиджи.
И вот вчетвером — впереди Сигурд, Шарейн, прикрытая широким плащом, Джиджи, Кентон с проклятиями — они начали спускаться.